Трэш-стример
Владимир Познер ближе к преклонному возрасту безупречно овладел одним неочевидным техническим приемом. Да нет, куда там, сразу несколькими!
Во-первых, дар подбирать все более яркие и экстравагантные носки - это тоже дар, не будем сбрасывать его со счетов.
Во-вторых, всё более ласковая улыбка.
В-третьих, в глазах было всё больше Прощания С Иллюзиями и в глазах были ещё гуще Такие Времена.
Но это пока мелочи.
Главное, что в последние несколько недель он дежурил как заведенный у вокзала небезызвестного города Шахты Ростовской области, фактически дневал там и ночевал, сохраняя при этом свежесть и уход за собой. В любую непогоду карминовые, иногда облепиховые носки буквально сияли от чистоты. Никак он не ассоциировался со стариком, поджидая самых увечных детишек. Ласковый взгляд мудреца Без Времени соблазнил бы путника и прохожего любого возраста, но, повторимся, выбирал Владимир Познер только хромых и потерявшихся детишек лет семи-двенадцати на вид.
Выявив в толпе таковой объект, Владимир Познер замирал и улыбался шире обычного, делал призывный жест пальчиком, словно гипнотизируя. Да чего словно-то, так оно и было. Умел воздействовать, воздействовал без перебоев, отказов не знал. С европейским акцентом сопровождал свое заманивание следующей репликой:
- Добрый вечер (или доброе утро, если было утро - прим. авт.). Давай я тебе одну сучью херовинку покажу. Такие нынче времена.
Мальчик доверчиво кивал Владимиру Познеру, они переходили вместе железнодорожные пути, ныряли в лесополосу. За первым поворотом в глубь леса, там, где кончалась зона видимости, если смотреть от вокзала, Владимир Познер усаживался обыкновенно перевязать шнурки на своих штиблетах. Гладил себя по носку и завязывал заново шнурки, которые того совершенно не требовали.
Как правило, мальчик либо молчал, либо обращался к Владимиру Познеру со спины:
- Дядя, а что за херовинка?
Владимир Познер, если звучало уточнение, снисходительно хихикал, приподнимался и становился уже таким ласковым с виду, что я просто не могу.
Затем тянулся голыми руками к щекам и глазам мальчика, руки выражали заботу и покровительство.
- Ой, соринка, соринка у нас, или букашка, - произносил Владимир Познер.
А затем резко засовывал обе свои клешни в углы рта и со всей дури дергал кожу на себя. Так, что всё лицо полностью срывалось, снималось с черепной коробки компаньона как чулок с ноги. Я же предупреждал - редкое умение, перед нами с самого начала был мастер.
Оставшееся на руках лицо Владимир Познер несколько мгновений нацеловывал, как-то по-новому с ним сюсюкал. Затем оставлял его надетым, как перчатку, на одной руке, тогда как другой ловко расстегивал на себе верхнюю одежду и неизменно розовую рубашку под ней.
Далее войдя в экзальтацию, Владимир Познер начинал натирать свои подмышки сорванным лицом юноши, совершая очень странные мимические движения, то обнажая, то пряча безупречные зубы. В Такие Времена пожилой гость Шахт уже совсем не интересовался, где и как себя чувствует основная часть мальчика.
Орудуя лицом как мочалкой, Владимир Познер задыхался от нежности и вспоминал о разного рода трещинках, а еще шептал сквозь свое задыхание.
- Вот она, моя сучья херовинка, вот она.
По неизвестной причине и оранжевые, и любые яркие носки в такие минуты темнели и багровели. Когда цвет их устанавливался конечный и более не менялся, Владимир Познер выбрасывал лицо в кусты, крайне нервно застегивался и независимой походкой двигался обратно.
Еще более европейским голосом, а может, уже и американским, он проговаривал, возвращаясь к транспортному узлу.
- Я трээш-стрииииимер, я трээш-стримеееер.
Сам знал, что прибеднялся и что он явление куда более масштабное.